Исторические формы идентичности
племенное (родоплеменное) самосознание
Из исторических форм и видов идентичности одним из самых ранних являлось племенное (родоплеменное) самосознание. Выражение «какого будешь роду-племени?» в нашей речи до сих пор напоминает об этом. Родоплеменная идентичность, как показывают антропологические исследования, была свойственна всем без исключения народам мира на этапе зарождения и становления хозяйственной деятельности, социальных и политических институтов, религиозных представлений. Это был самый продолжительный период в истории человека, начавшийся в верхнем палеолите. Отголоски влияния этого периода сохраняются кое-где на планете и в настоящее время.
экзогамия
Можно предположить, что из племенной идентичности по мере усложнения организации общественной жизни развивались другие известные нам формы социальной идентичности. Её основу составляло представление о единстве создававших племя экзогамных родов, а также противопоставление себя другим родоплеменным образованиям.
Возникновение экзогамии, то есть запрещения брачного общения внутри рода, безусловно, было первым рубежом, преодолев который наш первобытный предок встал на путь социального развития. Имеющиеся в распоряжении науки данные подтверждают, что экзогамный род — непременное условие социогенеза — не мог существовать вне племени, даже находящегося в зачаточном состоянии, без отчётливо выраженных структурных компонентов организации власти: вождей, в том числе верховных, собраний воинов, советов старейшин, жрецов-шаманов и т. п.
Племя формировалось как совокупность экзогамных родов, которые могли объединяться во фратрии. Фратрии также были экзогамны, то есть и их членам запрещались браки между собой. Жёнами и мужьями становились представители другой фратрии и входящих в её состав родов. Племя же было эндогамно: брачные отношения между членами разных племён, как правило, были исключены.
Стержнем племенного самосознания являлось представление о наличии общего, часто мифического, предка. Он часто отождествлялся с каким-либо животным и служил объектом религиозного поклонения (тотемом). В силу значения, которое кровнородственные связи играли в жизни племени, сохранению информации о предках, ближних и дальних родственниках, степенях родства уделялось значительное внимание. Передаваемые от поколения к поколению сказания о предках и их подвигах стали первыми образцами фольклора. Наряду с бережно хранимыми знаниями об окружающем мире, религиозными представлениями, правовыми обычаями, магическими обрядами и ритуалами, эти зачатки литературного творчества укрепляли племенную солидарность, способствовали передаче опыта предков новым поколениям.
появление первых государственных образований
По мере развития общественных отношений, прежде всего — появления первых государственных образований, племенные связи стали дополняться и заменяться территориальными. Этот процесс, начавшись в середине IV тыс. до н. э. в плодородных долинах рек Ближнего Востока и Северо-Восточной Африки, имел продолжительный характер. В жизни многих народов родовая организация и свойственные ей принципы коллективизма, взаимной выручки и поддержки до сих пор играют важную роль, успешно адаптировавшись к вызовам современности.
Переход к ранней государственности у древних народов — шумеров, египтян, хеттов и других — происходил различными путями, но по содержанию повторял общие закономерности. Усиление военной и жреческой элиты, покорение соседних племён и протогосударств, возникновение городов, развитие ремёсел и торговли разрушали племенную идентичность, заменяя её новыми формами, всё более ориентированными на способы хозяйствования, политическую, культурную и языковую принадлежности.
Древние империи Египта, Персии, Индии, Китая и других регионов вырастали, осваивали значительные территории, веками перемешивая обитавшие на них племена. Родовые связи по-прежнему играли важную роль в жизни человека, но на смену родоплеменным верованиям и представлениям приходили религии и законы завоевателей, племенные территории перекраивались, возникали новые центры политической и хозяйственной жизни. Номы, сатрапии, фемы, провинции — история знает немало примеров административного устройства государств Древнего мира, а затем и раннего Средневековья, установивших территориальный принцип управления подвластным населением. Его неизбежным следствием стало появление новых форм идентичности.
В древнейшем централизованном государстве Египте, например, сложилась особая форма правления — древневосточная деспотия, которая потом утвердится во многих других регионах Азии и Африки. Сам титул обожествлённого правителя Египта — фараон — происходил от древнеегипетского слова «большой дом», или «дворец». Таким образом, страна становилась подобием единого огромного «дома царя», имуществом и людьми которого он безраздельно владел и распоряжался.
Уже в первые столетия Древнего царства (XXVII–XXII вв. до н. э.) родоплеменную идентичность сменила общая государственная идентичность
«слуг фараона», внутри которой обособились профессиональные группы воинов, жрецов, чиновников, земледельцев и др.
В отличие от населения крупных городов II–I тыс. до н. э., богатевших на завоеваниях своих правителей, занятиях ремёслами и торговле, кочевые народы западной и центральной части азиатского континента долго сохраняли родоплеменной уклад и традиции. Не будучи привязанными к торговым рынкам, царским дворцам, храмам и крепостям, обитавшие на пространствах Аравии, Палестины и Сирии кочевники крепко хранили память об основателях своего народа, свято верили в их изначальную связь с богом-покровителем и отождествляли себя с его детьми. Древние евреи – роды («колена») племени Израилева, пройдя через множество испытаний и бед, подробно описанных в книгах Ветхого Завета, выработали к середине VI в. до н. э. учение монотеизма (единобожия), которое спустя несколько веков радикально повернуло ход человеческой истории.
В то время, когда возвышались и рушились величественные империи Древнего Востока, на полуострове Пелопоннес, Эгейских островах и побережье Малой Азии возникли многочисленные города-государства — полисы, населённые древними греками, которые сами называли себя эллинами. Их предшественниками в этническом плане, отчасти в сфере культуры и социального уклада были пеласги, за ними следовали ахейцы, а после — дорийцы. Все эти народы находились на разных этапах перехода от родоплеменного строя к ранним государственным образованиям, повторяя общий путь, проделанный к этому времени остальным человечеством. Но именно полисы как особый тип политического и социальноэкономического устройства, основанного на самоуправлении граждан государства, связанного с оригинальной формой индивидуализированной частной собственности, стали смыслообразующим ядром всей античной эпохи, которая обозначила особый, отличный от древневосточного, вектор исторического развития человеческого общества.
античные полисы
Вклад древних греков в копилку мировой цивилизации объективно велик и не поддаётся переоценке. Хорошо известны достижения греков в литературе, театре, скульптуре и архитектуре, ораторском искусстве. Они совершили прорыв в таких науках, как геометрия, география и история, стояли у истоков физики и медицины.
Начиная с Фалеса, жившего в VI в. до н. э. в г. Милете, выдающиеся древнегреческие мыслители, сведения о которых небольшими фрагментами дошли до нас из глубины столетий, сформулировали вопросы, являющиеся актуальными по сей день. В чём различие между истиной и ложью, добром и злом, гармонией и борьбой, явлением и сущностью, духом и материей, свободой и необходимостью, простым и сложным, хаосом и порядком, безграничностью и пределом — вот далеко не всё, что волновало древних греков и было предметом бесконечных философских споров.
Причину, объясняющую этот культурно-цивилизационный феномен, ищут в процессе становления и возвышения античных полисов. Он начался на ранних этапах истории античной Греции, в так называемую архаическую эпоху (VIII в. до н. э. – начало V в. до н. э.). Древнегреческий полис обычно представлял собой объединение нескольких сельскохозяйственных поселений вокруг одного городского центра, свободные жители которого являлись земле- или домовладельцами. Социальный статус, права и обязанности члена полиса были чётко определены, составляя фундамент полисной идентичности.
Как особый тип общины полис пришёл на смену рыхлым племенным объединениям предшествующей эпохи, вызвав к жизни новый тип морали, основанный на принципах коллективизма. Одним из ключевых в рамках полисного самосознания было представление о гражданстве — совокупности прав и обязанностей, которыми обладал каждый свободный член общности, составлявшей город-государство. Человек стал частью гражданской общины. Община защищала человека, но не подавляла его индивидуальность. Гражданская доблесть, стимулируемая коллективом, предполагала самореализацию личности.
В понимании древних греков обязанности гражданина были не менее важны, чем его права. Многие выборные должности не предусматривали оплаты, служба полису считалась привилегией лучших граждан, а главной обязанностью считалась защита своей Родины. Спартанский поэт Тиртей так выражал настроения эпохи: «Сладко ведь жизнь потерять, среди воинов доблестных павши, храброму мужу в бою ради отчизны своей».
Осознание себя гражданином полиса сочеталось с представлениями о принадлежности к более широкому, культурному ареалу, объединявшему все греческие города-государства и опиравшемуся на общий язык и письменность, общий пантеон олимпийских богов, участие в олимпийских играх, противопоставление себя другим культурным ареалам и государствам, прежде всего восточным монархиям, таким как Персидская империя династии Ахеменидов.
Гражданская идентичность в античном полисе — феномен качественно нового уровня по сравнению с племенной, или идентичностью подданного древневосточного деспотического государства.
Родоплеменная, равно как и территориальная принадлежность, продолжали играть важнейшую роль в идентификации индивида, определяя его язык, культуру и верования, но именно с понятием родного полиса формировались мировоззрение и ценностные установки личности. Полисную идентичность укрепляла строгая система противопоставлений: эллины и варвары, свободные и рабы, граждане полиса и метеки (лично свободные люди, переселившиеся в полис из других мест), имущие и неимущие и т. п.
Полисный мир, созданный греками, в годы греко-персидских войн (500449 гг. до н. э.) пережил свой переломный момент. Множество мелких городов-государств, нередко воевавших друг с другом, смогли объединиться и отстоять свою независимость перед лицом персидского нашествия.
Античные и вслед за ними европейские историки рассматривали грекоперсидские войны как борьбу свободы против деспотизма, цивилизации против варварства. Эллины с давних пор противопоставляли себя варварам как народ, объединённый общим языком и пантеоном богов. После победы над персами к этой констатации добавилось чувство духовно-нравственного превосходства, получившее отражение в словах Аристотеля, который считал, что варварам по самой своей природе положено быть рабами греков.
Люди эпохи Античности уже чувствовали границу, пролегающую между ними как гражданами полисов и их соседями, понимая разницу между «мы — они», «свой — чужой». Противопоставляя себя внешнему окружению, греки, а вслед за ними римляне, пытались освоить его путём колонизации, торговой экспансии и завоеваний. Населённый другими народами мир выступал противоположностью античной цивилизации, единство которой укоренялось в языке, образовании, ментальности, полисной организации, образе жизни и религиозных представлениях её членов.
Впервые понятие «варвар» появляется в конце VI в. до н. э., и исследователи связывают его с появлением греческого этнического самосознания. Негативный смысл этому слову давали связанные друг с другом отрицательные ассоциации: во-первых, варвар — это тот, кто говорил на ином языке, непонятном грекам, во-вторых, это был обладатель низких моральных качеств, не имевший традиционного в понимании жителя полиса воспитания, и, в-третьих, это был чужеземец, чужак, обитающий за границами античного «цивилизованного» мира. Так в античном восприятии сформировалось фундаментальное представление о разделении человечества на два мира — «цивилизованный» и «варварский», породившее тысячелетний феномен взаимного отчуждения и неприятия.
В своём развитии античный полис сформировал несколько форм правления, таких как аристократия, демократия, олигархия, тирания, на тысячелетия остававшихся своего рода стандартами политической культуры западных обществ и цивилизаций. Однако в исторических реалиях Древней Греции VI–IV вв. до н. э. усиливавшаяся автономия и автаркия городовгосударств, неспособность к продолжительным союзническим связям привели к кризису межполисных отношений. Подчинение городов-государств Греции власти Македонскому царству в IV в. знаменовало конец полисной системы в её классических формах.
В 323 г. до н. э. со смертью Александра Македонского на смену эпохе греческих городов-государств пришло время эллинистических монархий, возникших на обширных пространствах Востока, покорённых грекомакедонянами. Грандиозные по размеру территории и широкое многообразие народов, вошедших в новые государства, но сохранивших свои социальные и культурные особенности, не позволили правителям-диадохам — преемникам великого завоевателя — обеспечить политическое единство нового мира.
Полисную идентичность на пространствах Древнего мира стала вытеснять идентичность подданства, привычная для большинства восточных монархий.
В средиземноморский регион вместе с вернувшимися из похода греками пришла идея обожествления верховной власти, невозможная для классической Греции. Ещё во время похода Александра Македонского в Египет в 332 г. до н. э. местные жрецы объявили нового властителя сыном и воплощением одного из египетских богов – Амона-Ра. Впоследствии власть над Египтом закрепилась в руках потомков одного из полководцев Александра – Птолемея. Владыки Птолемеевского Египта провозглашали себя наследниками фараонов, которых положено удостаивать божественных почестей при жизни и после неё. Сходную эволюцию претерпела система власти, выстроенная Селевкидами (потомками ещё одного диадоха – Селевка) в Персии. Они также опирались на прочные местные традиции: в Персидской державе с давних времён царь считался обладателем неземной славы, данной ему Богом Света.
Иную модель формирования гражданского общества в Средиземноморье предполагал Древний Рим. В 510 г. до н. э. в Риме установилась такая форма правления, как республика, что буквально означало «общественное дело».
Управление государством стало делом каждого гражданина, и последующие поколения римлян веками вспоминали это событие как начало свободы, которая высоко ценилась ими в противоположность режиму личной власти.
Обязанность служить в войске и с оружием в руках биться за интересы Рима никогда не устанавливалась для его граждан законом: она была неотъемлемой частью «обычая предков» и занимала верхнюю позицию в иерархии римских ценностей. Доблесть в бою давала возможность заявлять своё право на власть, поэтому лишь в античном Риме военная служба оказывала столь существенной влияние на политическую карьеру граждан. Это во многом определило экспансионистскую направленность римской внешней политики.
Несмотря на то, что в эпоху поздней Республики (III–I вв. до н. э.) Рим значительно расширился и стал огромным по размеру территорий государством, он смог сохранить полисную культуру и её структуру. Римский полис-государство (civitas romana) включал в себя только узкий круг полноправных граждан, которые олицетворяли собой гражданскую общину Рима, а территорией государства (ager romanus) считалась только земля внутри священной ограды, обозначенная ещё первыми римскими царями. Все прочие территории являлись лишь владычеством Рима (imperium romanum).
Как особая этнокультурная и языковая общность, не всегда совпадавшая по своим границам с гражданской, древние римляне сформировались, покоряя и ассимилируя племена, жившие на Апеннинском полуострове. Первоначально правами гражданства обладали только жители города Рима, но к I в. до н. э. они уже были предоставлены италийским союзникам, и понятие «римский народ» стало охватывать всех римских граждан, проживавших в Италии. Современник императора Августа историк Веллей Патеркул называл их «людьми одной крови, принадлежащими к одному народу». Можно предполагать, что «римский народ» того времени был не только правовой категорией, но и единым этносом со своей территорией — Италией, языком — латынью и общей римской культурой.
Римскую республику в I в. н. э. сменила императорская власть.
Для сохранения и укрепления политической стабильности в империи правителю государства Октавиану Августу и его преемникам в первую очередь требовалось получить поддержку римского народа, который фактически оставался народом-владыкой. Именно народ обеспечивал государство лучшими воинами, служившими в преторианской гвардии и на командных должностях в легионах, а также правителями и должностными лицами государственного аппарата. Расселявшийся в Италии народ-владыка пользовался множеством формальных и неформальных привилегий, а звание римского гражданина обладало притягательностью для остального населения империи.
Титул верховного правителя в эпоху Ранней империи (I–III вв. н. э.) звучал как «принцепс» — первый гражданин, соединявший республиканские звания консула и народного трибуна на пожизненный срок, а также встававший во главу списка сенаторов.
Римский император юридически не являлся монархом наподобие восточных владык, а был первым среди равных ему в правах сенаторов, магистратов и простых граждан. Сама власть императора-принцепса продолжала рассматриваться как временное поручение от Сената. Хотя она и была неограниченной, но не являлась самодержавной, поскольку считалась делегированной от Сената и народа Рима, которые с точки зрения римской правовой культуры продолжали оставаться носителями суверенного права на власть. Подвластных императору римлян продолжали называть не подданными, а согражданами, но развитие государственной идеологии и всей имперской системы управления свидетельствовали о необратимом отходе от принципов и идеалов античной гражданской общины.
В окончательном оформлении самодержавной власти императоров большую роль сыграл пришедший с Востока комплекс идей, связанных с обожествлением земных владык. Наделение носителей императорской власти божественными прерогативами придавало ей нерушимую легитимность в глазах не только всех покорённых народов, но и соперничавших в борьбе за власть городских партий. По мере усиления религиозного культа императора и постепенного превращения государственной власти в подобие военнобюрократической деспотии восточного толка распадались принципы и ценностные установки гражданской римской идентичности. Приходящая ей на смену имперская идентичность представляла собой феномен более масштабного порядка, чем те, которые были ранее известны человечеству.
имперская идентичность
Владения Рима на пике его могущества в первые века нашей эры охватывали огромные территории побережья Атлантики, Средиземноморья, Ближнего Востока. В рамках имперской государственности особо выраженный характер стала приобретать надэтническая природа высшей власти. Эта власть была призвана объединить десятки и сотни племён и народов в рамках единой империи, устанавливая для них единую систему управления, божественный культ правящего императора и постепенно уравнивая их перед лицом римского закона.
Во II в. н. э., который считается «золотым веком» Римской империи, большинство римских граждан уже проживало в провинциях, а не в Италии. Вскоре по указу императора Каракаллы от 212 г. н. э. римское гражданство, утратившее к этому времени многие свои привилегии и исключительность, было даровано всем свободным подданным империи. С расширением и трансформацией римского государства в первые века нашей эры у населявших империю народов возникает и оформляется уникальная имперская идентичность, ставшая для своего времени высшей формой политической и социальной организации человечества.
Помимо правового статуса носителей римской имперской идентичности объединяли латинский язык, культурные и образовательные стандарты, нормы быта и повседневной жизни, религиозные представления и проч. Монументальные архитектурные сооружения, города и крепости, транспорт и дороги, литературные произведения, привычки и мода столетиями сохраняли неповторимый римский облик на огромных территориях вокруг Средиземного моря — от Атлантики до Причерноморья, от Британии до Северной Африки и Ближнего Востока. Эти и многие другие исторические факты и памятники духовной и материальной культуры дают основания говорить о римской имперской идентичности как о цивилизационной.
Развитие исторических форм идентичности не носило линейного характера. Различаясь по своим количественным и качественным показателям, по глубине и устойчивости связей, исторические формы идентичности Древнего мира — общинная родоплеменная, общинная территориальная, древнегосударственная деспотическая, античная полисная, римская республиканская и римская имперская — сформировали фундамент дальнейшего развития этого феномена, оказали влияние на его эволюцию в последующие эпохи.
Эпоха поздней Римской империи
Начавшийся в III в. н. э. глубокий социально-политический кризис в Римской империи носил системный характер и предвещал её скорое крушение. Государство оказалось не в состоянии обеспечивать безопасность своих граждан, бедственным было в том числе экономическое положение страны. Права и жизнь гражданина империи более не были защищены. Это приводило к разрушению чувства единства человека с его государством — гражданской и имперской идентичности, сыгравших важную роль в предшествующие эпохи римской истории. Нараставшее в людях отмежевание от власти, желание избавиться от связей с государством и общественных обязанностей стало проявлением неустойчивости собственного бытия и почвой для ухода в религиозные и мистические поиски.
Эпоха поздней Римской империи (конец III–V вв. н. э.) не только ознаменовалась закатом тысячелетней цивилизации, но и стала временем торжества христианства, осуществления союза государства и церкви. В первые века существования христианства власти империи относились к нему резко враждебно, однако затем их политика изменилась. В начале IV в. н. э. христианство было легализовано (Миланский эдикт императора Константина, 313 г.), а затем и объявлено государственной религией (эдикт императора Феодосия, 380 г.). Соединение империи и религии Христа было во многом парадоксальным, но чрезвычайно важным по своим историческим последствиям явлением. «Римская империя и христианство родились почти одновременно, – отмечают современные историки. – Но в момент их возникновения едва ли можно найти в истории силы, более не схожие по историческому масштабу, могуществу и духовному смыслу. Великая империя, поглощавшая всё новые земли и народы, и проповедь безвестного выходца из захолустной Галилеи — как могли они сопрячься, чтобы в перспективе создать новую цивилизацию, породить новую религию с великолепно организованной церковью, осуществить великий переворот в мировой истории?» [3]
Христианская идентичность
В начале II в. н. э. раннехристианские общины отказались от идеи богоизбранности одного народа, открыв свои двери верующим разных рас, языков и народов. Равенство христиан в своей вере перед Богом утверждало принцип надэтничности, отменяло языковые, сословные, культурные и любые иные различия между людьми и создавало основы новой христианской идентичности. Этот принцип надэтнического универсализма как ничто другое сблизил христианство с империей и облегчил процесс её воцерковления.
Древний Рим, прекративший существование в конце V в. н. э. с падением Западной Римской империи, создал почву для развития новой христианской цивилизации, которая более чем на тысячелетний период утвердилась на европейском континенте, сохранив определённые элементы государственнополитических традиций Римской империи. Христианство стало той исторической силой, которая, радикально сменив вектор развития человечества, сохранила римскую государственную модель как основу «града земного», существовавшего, согласно учению отцов Церкви, под сенью «града небесного», Царства Божьего.
Христианская идентичность, объединившая в раннем Средневековье многие европейские народы и государства, не имела аналогов в предшествующие эпохи. Религиозные верования древности отличались значительным разнообразием, в большинстве случаев основывались на многобожии и служили выражением представлений о родоплеменном единстве. Боги победившего племени становились богами племени побеждённого, и таким образом складывались пантеоны ранних государств, к которым обычно причислялся обожествлённый правитель. В Римской империи некоторые пришедшие с Востока культы — персидского солнечного бога Митры, фригийской Кибелы, египетской Исиды — получали невероятную популярность у разных народов и групп населения, однако не формировали сколько-нибудь устойчивых типов идентичности. С христианством получилось иначе, и причиной этого стал уникальный для всех известных в то время религиозных практик институт Церкви.
Именно Церковь, опираясь на государственную машину империи и разделяя с ней широкий круг полномочий и сфер деятельности, стала структурной решёткой новой идентичности. Надэтнический, надъязыковой и надгосударственный характер христианства сыграл огромную роль как в распространении самого вероучения, так и в утверждении у многочисленных племён и народов единых религиозных установок, нравственно-этических стандартов и социально-правовых норм. Сложившаяся на развалинах некогда бескрайней Римской империи «семья христианских народов» стала домом новой христианской цивилизации, разделившейся в середине XI в. на западную и восточную части, а сформировавшаяся на её основе идентичность приобрела цивилизационный характер.
Значительную роль в формировании цивилизационных сообществ и связанных с ними идентичностей сыграли, наряду с христианством, в эпоху Древности и раннего Средневековья и другие религии и философскоэтические учения, охватывавшие значительные массы людей.
К их числу относились буддизм, иранский зороастризм [4] и производное от него манихейство [5], китайское конфуцианство [6], также ислам, относящийся, наряду с иудаизмом и христианством, к так называемым авраамическим религиями [7]. Все эти учения стремились выйти за рамки этнических религиозных систем и претендовали на статус мировых религий. Стать мировыми религиями было суждено не всем вероучениям, но те, кому это удалось — буддизму, христианству и исламу — в дальнейшем успешно сыграли роль станового хребта средневековых обществ, придали им «момент связанности», обеспечили политическую централизацию, хозяйственное и культурное развитие, укрепили цивилизационную религиозную идентичность.
Существенная роль мировых религий в формировании цивилизационной идентичности в Средние века подтвердилась с возникновением в начале VII в. и последующим распространением ислама, ставшим фактором интеграции различных регионов мира. Политическая и культурно-цивилизационная роль религий выразилась в противостоянии христианских стран Европейского Запада и мусульманских держав Востока, где в период средневековых «священных войн» под религиозными знамёнами сражались представители разных стран и владений, многоязычные армии многих народов и культур.
Но было бы неверным преувеличивать консолидирующую роль религий в истории. Внутри конфессий были свои серьёзные противостояния. Проигравшие в богословских спорах объявлялись еретиками, но они часто находили себе сторонников и образовывали устойчивые религиозные этнокультурные группы, некоторые из них просуществовали до наших дней. Если взглянуть на историю христианства с этой стороны, она предстаёт как бесконечная цепь вероотступничеств, расколов и реформаций. Подобные процессы разделения единоверческой массы и образования религиозных ответвлений были характерны и для исламского мира. Каждое из таких религиозных образований формировало собственную идентичность, построенную на вере в непогрешимость принятых идей и укреплявшуюся в противостоянии с гонителями и преследователями.
Феодализм
Религиозные системы координат охватывали далеко не всю сложную систему общественных и политических связей, в которой проходила жизнь человека в Средние века. Феномен феодализма, ставший синонимом более чем тысячелетнего периода человеческой истории между эпохой Античности и Новым временем, до сих пор остаётся предметом острых научных споров. Просвещённые европейцы, утверждавшие в XVIII в. новые ценности зарождавшегося буржуазного общества, наделяли феодализм негативными чертами, от которых им поскорее хотелось избавиться. С эпохой феодализма стали ассоциироваться экономический застой и рутинное состояние технологий, «право силы» одних при полном бесправии народных масс, слабость государства, зачаточное состояние публичной власти, приоритет личной верности над законом, политическая раздробленность, упадок культуры, засилье церкви, фанатизм и невежество.
Переход к феодальным формам организации политической и социальнополитической жизни после падения Западной Римской империи в конце V в. не привёл к хозяйственному и культурному росту европейских народов. Волны миграций и междоусобиц стали первоисточником инерции распада и грабительских войн. Попытки завоевать большие пространства и воссоздать имперское величие не прекращались, но их результатами были те же упадок, разрушение и порабощение. Как следствие, политическая карта западного мира дробилась и измельчалась. В Европе XIV в. насчитывалось до 1000 государств, а 200 лет спустя — около 500 более или менее самостоятельных политических образований.
Наряду со светскими феодальными владениями здесь существовали государства во главе с духовными лицами, а также городские коммуны с республиканской формой устройства — многочисленные независимые города Северной Германии и Северной Италии.
Знать в средневековых европейских государственных образованиях часто была чужда по происхождению и языку основной массе населения, территории с проживавшими на них людьми нередко делились, передавались по наследству, отдавались правителями в качестве приданого как личная и семейная собственность. Существовали политические конгломераты, часто объединявшие совершенно разнородные земли — например, владения испанской ветви династии Габсбургов, включавшие в себя Испанию, итальянские земли и Нидерланды. В течение многих веков такой порядок считался вполне естественным, предопределённым «божественным правом королей». Подобную дезинтеграцию общества и государства и называют феодальной раздробленностью и обоснованно указывают на её пагубные последствия для единства и силы публичной власти. Фрагментация общества вела к фрагментации идентичностей, структура которых при феодализме приобрела сложный характер.
Сословный строй, ставший визитной карточкой феодализма, прочно удерживал свои позиции до конца XVIII века. Влиятельные европейские интеллектуалы видели в сословной системе – разделении общества на наследственные группы с чётко определёнными правами и обязанностями – основу общественного порядка. К концу своего существования сословное устройство феодального общества представляло собой сложную систему. Помимо больших групп, таких как духовенство, дворянство, буржуа или простолюдины, к сословиям относили различные социальные или профессиональные сообщества. Каждая из таких групп характеризовалась набором специфических черт и особым самосознанием. Помимо общности профессии их членов отличали особое обучение, культурные и бытовые предпочтения, неписаный кодекс поведения. Короли и герцоги, бароны и рыцари, епископы и аббаты, купцы, ремесленники и не входившие в «феодальную лестницу» крестьяне — все знали границы своих прав и обязанностей и старались поддерживать неизменными унаследованные от предков статус и образ жизни.
Столетиями в европейских городах существовала цеховая организация ремесла и торговли со всеми её атрибутами: наследственными монопольными правами, статусами, внутрицеховой иерархией, нормами поведения, взаимопомощью. Ремесленные и купеческие сообщества – гильдии, особенно развитые во Франции, на Британских островах и в немецких государствах, обеспечивали своим членам надёжный социальный статус, поддерживали высокую степень сплочённости и формировали устойчивую корпоративную идентичность.
«Осень Средневековья» и эпоха Возрождения
По мере развития производства и торговли, роста денежного обращения, интенсификации внешних связей, расцвета науки и образования феодальный строй постепенно менялся. На смену ему должны были прийти новые формы экономики, политики и культуры. «Осень Средневековья» и эпоха Возрождения (XIV–XVI вв.) знаменовали начало кардинальных перемен, старт опережающего развития западноевропейского мира и его движения к мировой гегемонии, начало формирования принципиально новых структур идентичностей.
Для средневекового европейского человека границы окружающего мира, как правило, были необычайно узки — соседний городок, церковь и замок феодала. Единицы решались сломать привычный уклад и отправиться в дальние страны паломниками, воинами, торговцами. Постепенно таких людей становилось всё больше, и это было важным симптомом перемен. В чужих краях владетельская или сословная идентичность уже не играли решающей роли, уступая место языковой, культурной и религиозной. По мере того, как натуральное хозяйство уступало место рыночному, эти аспекты идентичности приобретали всё большее значение.
Великие географические открытия, книгопечатание, идеи гуманизма, развитие сословного представительства, ограничившего единоличную власть монархов, задали с конца XV – начала XVI в. новые параметры историческому развитию стран и народов. Большую роль сыграла религиозная Реформация – раскол западного христианского мира на католический и протестантский. Протестантизм, возникший во многом как протест против всевластия главы католической Церкви – папы римского, делал акцент на роль индивидуума в делах веры, обосновывал полномочия королей и князей в делах веры в противовес папской власти. Усилению власти светских владык способствовало и обострение международной конкуренции. В эпоху позднего Средневековья технологический переворот в военной области сделал вооружённые конфликты между государствами более продолжительными, ожесточёнными и кровопролитными, чем прежде. Наиболее успешными становились монархии, в которых укреплялась абсолютная власть королей, способных успешно бороться за расширение подконтрольных им пространств. Феодальная раздробленность отступала в прошлое.
Становилось ясно, что централизованные государства, либо объединявшиеся под властью королей, такие как Англия, Франция, Испания, Швеция и т. п., либо, как Нидерланды, вводившие у себя республиканский образ правления, более успешно справлялись с задачами управления, чем разрозненные феодальные владения. Успеху этих государств способствовало и то, что в их рамках объединялось близкое по языку и культуре население, что облегчало задачу коммуникаций и формирования эффективной системы управления (сбор налогов, организация армии и бюрократического аппарата).
Государственно-национальная идентичность
Движение, в которое пришёл мир в канун Нового времени, в итоге привело к возникновению и развитию новой исторической формы идентичности — государственно-национальной. В европейских обществах позднего Средневековья и Нового времени под влиянием идей Возрождения зарождались элементы национального самосознания, провозглашавшего идеалом единство и независимость государства, отвергавшего как феодальную анархию, так и гегемонию папского престола.
Ряд европейских стран (Англия, Франция, Испания), достигших к этому времени политического единства, очертанием своих границ уже напоминали контуры территорий, которые обозначены на современных политических картах мира. Однако считать их аналогом современных национальных государств нельзя. Внутренняя сплочённость населения этих стран оставалась непрочной. Население по-прежнему было разделено на сословия, существенно отличавшиеся друг от друга по социокультурному облику, набору прав и обязанностей. Как наследие эпохи феодальной раздробленности сохранялась и обособленность регионов, выражавшаяся в различиях традиций, языка, культуры, самосознания. Так, во Франции жители разных регионов – бургундцы, гасконцы, пикардийцы, провансальцы, нормандцы, овернцы – говорили на собственных языках и/или диалектах, считали себя самостоятельными народами. И хотя в XVII в. были унифицированы и упорядочены правописание и нормы французского литературного языка, а роль Парижа как общекультурного центра страны стремительно росла, для окончательного утверждения прочного внутреннего единства, современных форм политической жизни нужен был решительный перелом. Таким переломом стала начавшаяся в 1789 г. Великая Французская революция.
Историческое значение Великой Французской революции велико не только для Франции, но и для всего мира. В ходе революционных событий закладывались контуры современной политической и социальной культуры, отметались изжившие себя формы средневековой жизни, новые идеи выходили за пределы аристократических салонов и собраний интеллектуалов, начиная влиять на умы миллионов людей.
Революция, отвергнув абсолютизм и сословную организацию, провозглашала новую систему ценностей, основой которой стало понятие нации – сообщества равноправных граждан, являющихся носителем государственного суверенитета и источником власти. Об утверждении новых порядков объявили в 1789 г. депутаты Генеральных штатов, изначально созванные в Париже по воле короля. Большинством голосов они провозгласили себя Национальным собранием, которому одному «принадлежит право выражать и представлять общую волю нации», а затем приступили к составлению конституции. Преамбула данного документа содержала Декларацию прав человека и гражданина и формулировала принципы, которые должны были лечь в основание нового общества. В результате Франция превратилась в конституционную монархию, а затем и в республику. Суверенитет нации заменил суверенитет короля, а «всё, что было королевским, стало национальным».
Провозглашение в ходе революции принципов нации, демократии, прав человека в качестве фундамента нового политического порядка повело к радикальному изменению основ общественного устройства Франции, оказало существенное воздействие на социально-политическое развитие других стран Европы, а затем и всего мира. В настоящее время «принципы 1789 года» являются неотъемлемым элементом политического устройства большинства стран мира или, по крайней мере, теоретически признаются таковыми. В соответствии с данными принципами население государства составляют граждане — равные друг другу лица, по рождению наделённые одинаковым объёмом прав и обязанностей. Действуют механизмы политической демократии. Органы власти формируются путём выборов, их состав регулярно обновляется, они подотчётны населению. Права человека и гражданина гарантируются посредством разделения властей и иных политико-правовых механизмов.
Отмена сословной структуры общества, провозглашённая революцией, сама по себе в значительной степени способствовала сплочению населения, укреплению единства нации как целостного социально-политического организма, опирающегося на общие духовные ценности и представления об устройстве государства. Необходимость дальнейшего укрепления этого единства в революционной Франции диктовалась также фактом введения демократических институтов. Поскольку населению отныне вверялось формирование органов власти и определение судеб страны, было жизненно важно гарантировать, что участие людей в политической жизни государства опирается на одинаково понимаемые всеми принципы и культурные начала. В связи с этим характерной чертой политики всех действовавших в послереволюционной Франции режимов стало насаждение – во многих случаях весьма жёсткое и насильственное – социокультурного, правового, административного единства страны. Ликвидировалось не только разделение населения на сословия. Принимались меры к стиранию различий между исторически сложившимися регионами. Упразднялось прежнее административное деление страны. На смену ему пришли примерно равные по территории департаменты, получившие названия, связанные с географическими терминами и никак не отражавшие традиции исторической самобытности существовавших ранее регионов. Специальная комиссия, в состав которой включили известных учёных, разработала новую систему мер и весов, сменившую разрозненные локальные системы измерения.
Схожие процессы охватили вскоре большинство европейских государств. В эпоху Нового времени меры, нацеленные на консолидацию территории, создание культурного и языкового единства населения, концентрацию власти и стандартизацию управления, стали приводить к существенному развитию внутренних общественных связей на основе языковой, этнокультурной и религиозной общности и, как следствие, возникновению современных национальных государств.
Вслед за Англией и Францией в большинстве европейских, а затем и в азиатских странах стали приниматься меры по укреплению внутреннего единства – развитию единого государственного языка, его распространению среди населения, созданию общей системы образования и унификации школьных программ. В коллективном сознании населения этих стран трудами политических деятелей, учёных-историков, филологов и правоведов, представителей творческих профессий формировались и утверждались представления об общих духовно-нравственных ценностях, символах, исторической памяти, культурном и языковом единстве.
Деятельность, получившая в трудах ряда современных учёных определение «нациестроительство», имела в своей сути и формах много общего в большинстве государств. Основной её идеей служило утверждение об отличиях своего народа-нации от других человеческих сообществ. Процесс нациестроительства претворялся в жизнь не только бюрократическими органами, несмотря на заинтересованность в этом государства, но и (и даже преимущественно) деятелями культуры, ощущавшими и выражавшими в своём творчестве тонкие грани народного самосознания.
Понимаемый как основа нации принцип духовно-культурного и общественно-политического единства трактовался по-разному в различных странах, переживавших процесс нациестроительства. Во Франции (отчасти в Англии и Нидерландах, в значительной мере в США) в основу национальной идентичности легло гражданское, политическое понимание нации. Здесь основным объединяющим принципом провозглашалась приверженность населения определённым политическим идеям, идеалам, принципам, определявшим независимость нации и её способность действовать в качестве самоуправляющегося политического сообщества. К числу таких идей относились декларируемые ценности политических свобод, парламентаризма, демократии, равноправия граждан. Принадлежность граждан к той или иной этнической группе при этом отходила на второй план.
Единый государственный язык становился ценностью не столько сам по себе, сколько как средство коммуникации, позволяющее утвердить адекватные представления о национальных ценностях и принципах, которым следует общество и государство.
Иными путями формирование национальной идентичности шло в странах Центральной и Восточной Европы, а также Азии, и данное различие, постепенно углубляясь, оказало большое влияние на ход мировой истории.
Если Англия, Франция и ряд других стран Западной Европы пришли к государственному единству ещё в конце XV в. и для формирования и утверждения зрелых форм политической нации им требовалось, главным образом, введение демократических институтов, равноправия граждан, то в центре и на востоке Европы положение дел было совершенно иным. Здесь и в середине XIX в. по-прежнему либо царила политическая раздробленность, восходящая ко временам феодализма (Германия и Италия). Либо, напротив, существовали огромные государства, объединявшие под своей властью массу народов (Австрийская и Османская империи). В этой ситуации главным объединяющим и мобилизующим принципом была апелляция к этническим, этнокультурным началам – общности происхождения, кровному родству, единству исторически сложившихся традиций, национального характера, психологии, особым свойствам языка, выражающим «дух народа». Утверждалось этническое понимание нации.
Отсылка к общим этническим корням обладала не менее значительной мобилизующей силой, чем утверждение политических принципов, и она во многом способствовала во второй половине XIX в. объединению Германии и Италии, росту национальных движений народов, входивших в состав Австрийской и Османской империй. Однако обращение к этническим принципам без утверждения политических свобод и закрепления единства гражданских прав могло вести к росту национализма и нередко становилось основанием для агрессивной внешней политики, угнетения национальных меньшинств и принудительной культурной и языковой унификации населения.
Превалирование гражданско-политических либо этнокультурных принципов при формировании нации отразилось в складывании различных подтипов государственной национальной идентичности — гражданской и этнической. Соответственно различались начала, положенные в основу института гражданства. Если для гражданской (политической) нации был характерен инклюзивный тип, то преобладание этнических начал приводило к эксклюзивности.
Соответственно, принцип инклюзивного гражданства, позволявший всем иностранцам независимо от их этнического происхождения влиться в нацию при условии соблюдения определённых правил, утвердился на западе Европы и в США. Эксклюзивный подход, характерный для национальных государств Центральной и Восточной Европы, основывался на том, что гражданство, как правило, передаётся по рождению, либо обретается путём длительной этнокультурной ассимиляции. В настоящее время предоставление гражданства исключительно на основе этнического принципа в большинстве стран не практикуется, хотя фактор этнокультурной близости к большинству населения государства продолжает сохранять значение.
Провозглашение в конце XVIII в. принципа нации как основы организации политических сообществ, связанное с событиями Великой Французской революции, глубоко повлияло на последующее развитие человечества. При всех различиях в устройстве и социокультурном облике различных стран способность национального начала служить опорой суверенитета государства и основой единства его населения определяет актуальность данного начала для современного мира. И «на нынешнем горизонте эволюции человеческих сообществ нет более значимой и всеохватной социальной коалиции людей, чем национальное государство»[8], — пишет российский этнолог В.А. Тишков. «Государство, — по его словам, — делает легитимным и жизнеспособным прежде всего население, обладающее общеразделяемым чувством национального самосознания, когда каждое живущее в этом государстве поколение проходит через своего рода повседневный референдум на приверженность и сопричастность к этому государству как к своему Отечеству» [9].
Государственная национальная идентичность является сегодня наиболее востребованной формой социальной идентичности и практически не имеет альтернативы.
Она выражает базовые принципы организации общественной жизни, включающие понятия национального государства и национального суверенитета, которые, в свою очередь, служат фундаментом современного международного и конституционного права. «Для организации здоровой структуры глобального мира, — отмечает председатель Конституционного суда Российской Федерации В.Д. Зорькин, — пока ничего лучше не придумано, кроме национальной идентичности, построенной на классическом единстве культуры, истории и образа жизни» [10].
3. Всемирная история: в 6 т. Т. 1: Древний мир. М.: Наука, 2011. С. 640.
4. Зороастризм — официальная религия древних персидских империй, названная по имени пророка Заратуштры. Учение Заратуштры утверждало свободу воли человека, возможность выбора им линии поведения. Мир рассматривается зороастрийцами как арена противоборства доброго и злого богов – Ахура-Мазды и Ахримана.
5. Манихейство — религия, названная в честь её основателя Мани. Возникла в III в. н. э. в Персии. В своём учении Мани соединил элементы различных философских течений и религий, в том числе христианства, буддизма и зороастризма. В манихействе был усилен присущий зороастризму взгляд на мир как на сферу противоборства двух высших начал, доброго и злого.
6. Конфуцианство — этико-философские учение, разработанное китайским мыслителем Конфуцием (VI–V вв. до н. э.) и развитое его последователями. Не будучи религией в точном смысле слова, конфуцианство во многом выполняло её роль, определяя кодекс поведения его последователей. Центральное место в конфуцианстве занимает учение о необходимости добродетельного поведения, поддержания социальной дисциплины и обеспечения твёрдого государственного порядка.
7. Авраамические религии — монотеистические религии (единобожие), основанные на древней, восходящей к библейскому патриарху Аврааму, традиции.
8. Тишков В.А. Национальная идея России: российский народ и его идентичность. М.: АСТ, 2021. С. 31.
9. Тишков В.А. Национальная идея России: российский народ и его идентичность. М.: АСТ, 2021. С. 34.
10. Тишков В.А. Национальная идея России: российский народ и его идентичность. М.: АСТ, 2021. С. 19.