Внедрение в русскую духовную жизнь западных начал при Петре, сопоставление исторических путей развития России и европейских стран подталкивало представителей российской образованной верхушки к стремлению по-новому осмыслить основы российской идентичности, уточнить её сущностные черты. Особенно заметен этот процесс стал с конца XVIII в., когда на Западе под влиянием Великой Французской революции рушились основы старого общества, основанного на сословном строе, зависимости народных масс от дворянской верхушки, всевластии монарха. Одним из первых, кто попытался в России осмыслить происходящие перемены, был состоятельный дворянин, публицист А.Н. Радищев, издавший в 1790 г. книгу «Путешествие из Петербурга в Москву». Писатель обрушивался с резкой критикой на самодержавие и крепостное право, считая неизбежным их падение.
Важнейшим побудительным мотивом для Радищева стало острое чувство жалости к народу, нежелание терпеть несправедливость – настроения, которые впоследствии станут чрезвычайно характерны для русской интеллигенции. «Я глянул окрест – душа моя страданиями человечества уязвлена стала», — восклицал публицист. За своё выступление Радищев понёс суровое наказание, подвергся ссылке в Сибирь, однако к поставленным им вопросам и высказанным идеям русское общество будет возвращаться на протяжении всего XIX в.
Если Радищева можно считать основоположником оппозиционного (либерального и революционного) направления общественной мысли, то ещё один выдающийся деятель культуры – Н.М. Карамзин – выступает как основоположник направления консервативного. Талантливый журналист, впоследствии историк, проповедовавший первоначально необходимость сближения с Европой, Карамзин под влиянием эксцессов Французской революции (общественных потрясений, насилий, террора) утвердился в мысли о вредоносности всяких радикальных изменений насильственного уклада. Следует, утверждал писатель, хранить исторически сложившиеся основы общества. Для России такой основой является неограниченная власть самодержца. Отказ от неё неизбежно приведёт к хаосу, поэтому её нужно всячески поддерживать, а присущие обществу недостатки медленно лечить путём морального совершенствования. «Россия основалась победами и единомыслием, гибла от разновластия, а спасалась мудрым самодержавием», — утверждал писатель.
Разумеется, в обстановке общественного подъёма начала XIX в., вызванного активным участием различных общественных сил в борьбе против Наполеона, сопровождавшегося сближением с Европой, призывы Карамзина к осторожности были услышаны далеко не всеми. Представители дворянской офицерской молодёжи, воевавшие против Франции, побывавшие во многих европейских странах в ходе заграничных походов русской армии, полагали необходимым немедленно провести самые радикальные преобразования, нацеленные на ограничение (или ликвидацию) самодержавия и отмену крепостного права. Считалось, что, сохраняя эти архаичные институты, Россия всё сильнее отстаёт от Европы, где образовывались современные нации – сообщества равноправных граждан, не разделённые сословными разграничениями, избирающие демократические институты власти.
В декабре 1825 г., после неожиданной кончины императора Александра I, участники тайных обществ (по месяцу выступления за ними закрепилось название декабристы) подняли восстания в Петербурге и на юге империи – в Черниговской губернии. Выступления были быстро подавлены, а новый император Николай I установил в государстве строгий консервативный режим, сопровождавшийся утверждением жёсткого контроля над обществом. Но, несмотря на это, работа общественной мысли продолжалась, становилась всё более глубокой. Всё чаще в ходе рассуждений поднимался вопрос о месте России в мире. Именно в это время, в 1830–1840-е гг. сложилось два направления – западники и славянофилы – многие идеи которых во многом и сейчас служат основой для размышлений о данном вопросе. Стимулом для дискуссий, которые привели к складыванию данных направлений, послужило выступление ещё одного выдающегося мыслителя, П.Я. Чаадаева, о котором следует сказать подробнее.
Высокообразованный человек, старший товарищ А.С. Пушкина, сверстник и друг многих декабристов, как и они – офицер, участник Отечественной войны, Чаадаев тяжело переживал поражение восстания 1825 г., задумывался над причинами его неудачи и над углубляющимися различиями между Россией и Европой. В 1836 г. он опубликовал «Философическое письмо», в котором попытался дать ответ на мучавшие его вопросы. По мнению публициста, Россия не просто отстала от Европы, а принципиально отличалась от неё, не создала своей культуры и не имела стимулов к самостоятельному развитию. «Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих, ничем не содействовали прогрессу», — с горечью писал публицист. Причины подобной ситуации коренились в глубоком прошлом, были связаны с тем, что Русь некогда приняла не католицизм с Запада (активную и динамичную, по мнению Чаадаева, религию), а православие из Византии, ориентированное на статичность, сохранение существующего.
Разумеется, власти не могли одобрить подобное выступление. Чаадаев подвергся наказанию – был объявлен сумасшедшим, помещён под домашний арест, не мог до конца жизни публиковать своих работ. За ним закрепилась репутация человека, негативно относящегося к России. Однако ход мыслей публициста был более сложным. Уже после постигшей его кары он написал сочинение под названием «Апология сумасшедшего», в котором представил иные аспекты своих размышлений. Отсутствие у России столь же богатой истории и культуры, как у Европы, доказывал Чаадаев, было скорее благом, а не злом. Россия не успела накопить в своей жизни столько же негативного опыта, противоречий, как европейские страны, и поэтому в новую эпоху сможет сыграть особую роль на мировой арене, разрешить стоявшие перед «старыми» европейскими странами противоречия. «Мы самой природой вещей предназначены быть настоящим совестным судом по многим тяжбам, которые ведутся перед великими трибуналами человеческого духа», — утверждал публицист.
Представление о наличии у России особой задачи, миссии в мировой истории впоследствии станет характерной чертой русской общественной мысли. Непосредственно же после выступления Чаадаева высказанные им мнения, как отмечалось выше, стали стимулом для оформления двух важнейших течений русской общественной мысли – западников и славянофилов.
Западники (историки Т.Н. Грановский и С.М. Соловьёв, учёные-правоведы К.Д. Кавелин и Б.Н. Чичерин, публицисты В.Г. Белинский и А.И. Герцен) в целом соглашались с данной Чаадаевым высокой оценкой западной культуры, с тем, что Россия отстала от Европы. Однако они не соглашались с тем, что это отставание непреодолимо. «Мы… не только будем, но уже и становимся европейскими русскими и русскими европейцами, и становимся со времен царствования Екатерины II, и со дня на день преуспеваем в этом в настоящее время», — утверждал Белинский. Чтобы ускорить данный процесс, полагали западники, нужно, чтобы власть вспомнила о заветах Петра I и провела новый цикл преобразований «сверху», важнейшим из которых считалась отмена крепостничества, всемерное расширение прав личности.
Если западники критически оценивали тезис Чаадаева о принципиальном различии исторических путей России и Европы, то славянофилы (родовитые помещики братья К.С. и И.С. Аксаковы, И.В. и П.В. Киреевские, А.С. Хомяков, Ю.Ф. Самарин) с данной мыслью соглашались. Но они отказывались видеть в этом различии негатив. Напротив, заявляли славянофилы, именно благодаря своему отличию от Европы, переживающей с конца XVIII в. период революционных потрясений, Россия сможет внести умиротворяющее влияние в её жизнь, поскольку общественный быт построен на принципах согласия. Это согласие проявляется в крестьянской общине. Исторически его выражением служил равноправный союз между Церковью и государством, созыв Земских соборов, на которых были представлены разные сословия общества.
Для того, чтобы решить стоящие перед ней проблемы, Россия, утверждали славянофилы, должна не идти по пути дальнейшего заимствования западных идей и институтов, а обратиться к собственным самобытным началам. Однако в настоящее время эти начала искажены негативными аспектами преобразований Петра I: тяжёлой формой крепостного права, подчинением Церкви государственной бюрократии. Важнейшим шагом к устранению данных искажений славянофилы считали отмену крепостного права, сходясь в этом с западниками.
«Мы, как Янус или двуглавый орёл, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно», — писал о себе, о своих единомышленниках и оппонентах западник Герцен. Однако выработкой основ учений западников и славянофилов работа общественной мысли не ограничилась, двинувшись дальше.
Движение это коснулось прежде всего представителей радикального крыла западничества, которые к концу 1840-х гг. начали сомневаться в справедливости порядков, утверждавшихся в странах Европы и ранее считавшихся ими главным ориентиром развития России. Радикальные западники – Белинский, Герцен – заметили, что вводимые на Западе правовые свободы, демократические формы управления никак не улучшают положения народных масс, страдающих от эксплуатации, нищеты в условиях утверждения капитализма. Внимание Герцена, Белинского и всех, кто был настроен на кардинальные преобразования, всё в большей степени привлекали теории социализма – учения о необходимости утвердить общность имуществ и покончить с эксплуатацией человека человеком. Новый строй должен будет утвердиться в результате решительного ниспровержения существующих порядков.
Поскольку теории социализма пришли с Запада, российские мыслители первоначально предполагали, что новый строй, в котором теперь видели спасение человечества, и утвердится сначала в Европе. Однако эмигрировавший в 1847 г. в Европу Герцен, воочию ознакомившись с местным укладом жизни, начал подвергать данную мысль сомнению. Запад, утверждал Герцен, слишком погряз в порождаемой капитализмом буржуазной стихии, не сможет отказаться от неё. Первой к социализму, как ни парадоксально, придёт более отсталая Россия – именно потому, что в ней капитализм, частная собственность ещё не получили развития. Основой же социализма станет незнакомая с частной собственностью крестьянская община. Так идеи особой миссии России, характерные, как отмечалось выше, для разных представителей общественной мысли, проникли и в концепции социализма, придав им самобытный характер.